Наручники – это металлические браслеты, которыми связывают руки заключенных, либо уже делавших попытку к бегству, либо тяжестью наложенного на них режима внушающих опасение, что они сделают это. Их надевают всякий раз, когда заключенные должны идти по открытым для всех, свободным дорогам, обдуваемым ветром и освещаемым солнцем, и их снимают, когда заключенные вступают в хорошо охраняемую зону труда и рабства.

В этом мире понятие о человеке сужено до предела: быть человеком означает здесь ходить без наручников. Привыкнуть к ним как к простым побрякушкам – это моральная смерть человека.

Кроме вышек, колючей проволоки и специально обученных собак, непременной принадлежностью исправительно-трудовых лагерей является шкаф, в котором хранятся наручники.

Странная идея – не правда ли? – поставить такой шкаф в комнате для свиданий, куда приезжают и где ночуют матери, жены и сестры. Но раз такая идея пришла в голову административного лица, с ней приходится считаться как с фактом. Итак, хорошо это или плохо, факт тот, что и мне пришлось однажды прожить трое суток бок о бок с наручниками.

Шкаф, где они хранились, находился в ведении молодого, здорового и очень щеголеватого человека в форме охранника. Что умел делать этот человек в другой жизни и чему учили его в детстве, я не знаю. Но я знаю, что здесь в лагере он делал именно то, что было нужно: самодовольно прихорашивался, щедро и сыто матерщинил и невесело, но веско гремел ключами.

Человек, шкаф и наручники, казалось, составляли одно гармоническое целое. Так ведь и в самом деле был задуман и осуществлен этот тюремный ансамбль, столь непогрешимо служивший делу морального уничтожения человека.

Но эта непогрешимость была только кажущейся. В то время как хорошо отдрессированный человек по-своему честно и цельно воплощал вложенную в него творческую идею, наручники в шкафу взбунтовались. Да и неудивительно. Никто, кроме наручников, уже не касался теплого пульсирующего запястья молодых рук, ничье ласковое прикосновение не смягчало горького и одинокого отчаяния. Одни только ненавидимые всеми наручники изо дня в день приникали к рукам людей, обреченных смерти, встряхивали кровь, текущую в их жилах, и вновь и вновь наполняли ее ядом закипавшего гнева. И каждый раз, когда наручники надевали или снимали, они издавали негромкий, холодный, зовущий скрежет. Их холодное прикосновение призвано было приучить к безнадежности, их зов внушал безумие.

Человек, который хранил наручники, был глух к голосу своих металлических браслетов, но люди, которые носили их, отлично понимали этот настойчивый зов.

Однажды я видела юношу, – он был почти мальчик, – которого в теплый летний вечер привели на свидание к матери прямо с работы. Он пришел в наручниках. Они были сняты при матери, когда он пришел, и были снова надеты, когда надо было идти обратно. Вы послушали бы только их неумолимый предостерегающий скрежет! Мать заплакала. Сын угрюмо молчал.

Через несколько месяцев этот юноша был убит при попытке бежать. Это было так. Находясь на работе, на большом лесном участке, он углубился в лес, замаскировал себя заранее приготовленными и связанными ветками кустарника и медленно, едва заметно, с большими перерывами пополз за зону.

Сначала все шло хорошо, и еще задолго до конца рабочего дня он был уже по ту сторону заграждения. Но, очевидно, именно в эти решающие минуты его нервы не выдержали, и он ускорил движение. Часовой на вышке заметил странное поведение куста и выстрелом из автомата прекратил еще одну жизнь.

Поверьте мне, в этой смерти виноваты наручники. Это они изо дня в день раздувают в душе заключенного такое неугасимое пламя жизни, такую непреоборимую, такую безумную мечту о воле.