К этой истине я пришла очень рано. При переходе из приготовительного класса в первый нас ждал сюрприз: урок пения. Из уст в уста передавалась новость: составляется хор. Нас будут учить петь.

Посреди пустого зала с одним окном и роялью стоит учительница, маленькая богиня искусства с серьезным личиком и большим хищным ртом.

Возле нее у длинной стены в два ряда стоят ученицы. Учительница пробует голоса. Она по очереди вызывает девочек. Потом ударяет камертоном по крышке рояля и дает тон.

– Р – е – е!

Вызванная девочка слушает и старательно повторяет:

– Р – е – е!

Иногда учительница делает это несколько раз, пока не добивается успеха.

Когда очередь доходит до меня, я взволнованно останавливаюсь у рояля. Камертон ударяет о дерево. Но я не слышу ни камертона, ни рояля. Самозабвенно и счастливо, уверенная в чуде, которое я сейчас сотворю, я восклицаю на самой высокой ноте дрожащим от напряжения голосом:

– Р – е – е!

– М – е – е! – передразнивает меня учительница и смеется.

Девочки тоже смеются. Я – явно бездарна.

Я не принята в хор. Это, конечно, очень обидно, но зато на уроках пения я теперь свободна. Это имеет безусловное преимущество. Многие даже завидуют. А петь у себя во дворе мне никто не мешает. Я сама сочиняю себе песни и сама пою их столько, сколько мне хочется, во весь свой голос и на какой мне угодно высокой ноте.

Не всем это нравится, но что же делать. Настоящее искусство – свободно и не нуждается в поощрении.

Москва. Платформа 42 км.

1956