Уроки истории г-на Пастернака

– История есть последовательный рассказ о чем-нибудь.

Учитель, имя его было Андрей Никитич Пастернак, медленно ходил по классу перед тремя рядами школьных парт. За партами сидели девочки в серых платьях с черными передниками. Сентябрьское солнце заливало ярким светом чистый класс. Отражения солнечных лучей в полуоткрытых окнах играли на сверкающих стенах.

Учебный год только что начался. Был первый урок истории. Запах свежей краски, осенний шелест деревьев и солнечные зайчики на стенах сообщали девочкам отличное настроение. Забавлял и учитель, высокий худой человек с узкими плечами и длинными руками, на котором, как на вешалке, смешно болтался форменный сюртук с блестящими пуговицами. Лицо учителя было украшено пышными русыми усами, по-украински зачесанными вниз. Из-под густых бровей пепельного цвета остро и зорко смотрели узкие глаза. Голос учителя звучал однотонно, с сильным выделением буквы О, которую он произносил почти как У.

– Истурия есть пуследовательный рассказ о чем-нибудь, – так начал учитель свой первый урок. – Каждый предмет, человек или событие имеют свою историю. Возьмем вот Маркову…

Взгляд учителя упал на маленькую некрасивую Маркову, которая сидела на передней скамейке и весело болтала ногами. Маркова была дочь учителя гимназии и Пастернак знал ее с детства. И он начал длинно и скучно рассказывать историю Марковой: как она ребенком росла и играла, как упала со стула и сломала ногу, как болела скарлатиной, как готовилась поступить в гимназию и как, наконец, поступила в нее. Маркова весело гримасничала, довольная тем, что попала в историю. Учитель тянул свою скучную канитель, перейдя от истории Марковой к истории французской булочки и стального пера. Девочки начали зевать и перешептываться.

– Так вот и мы с вами, – неожиданно закончил свою вступительную лекцию учитель, – будем изучать историю, но не отдельного человека или предмета, а историю нашего отечества. Историю о том, как из многих полудиких племен образовалась единая и могущественная Российская империя.

И повернувшись к стене и вооружившись указкой, учитель показал то место на карте, где была колыбель славянских племен, и приступил к краткому изложению первого урока.

Нежная раскраска, которая до тех пор лежала непонятными пятнами на полотнище карты, ожила и оказалась очень занимательной. Привлекательным показался и учебник русской истории в зеленой обложке со свежим запахом типографской краски. И особенно интересной оказалась, несмотря на скучный рассказ учителя, история о древних людях, живших сказочной жизнью.

С усердием, свойственным ранней молодости, я принялась за изучение русской истории. Но проходили годы. И чем лучше усваивала я уроки учителя, тем более теряла я к ним интерес.

В опытных руках Андрея Никитича история из последовательного рассказа превращалась в цепь непоследовательных и не связанных между собою событий.

В декабре 1904 года выпал первый снежок и сразу же лег свежей пушистой пеленой на тихих улицах родного города. Мы, – нас было человек девять или десять, – собрались, как всегда, на квартире Миши Градова. Весело потрескивали дрова в кафельной печке, ставни в комнате были закрыты, между двумя окнами стоял стол с аккуратно расставленными на нем учебниками, а на столе стояла керосиновая лампа под зеленым абажуром. Было очень уютно. Родители Миши жили в деревне, а он сам вместе со своим братом жил на частной квартире у учительницы Филатовой, которая готовила его младшего брата в гимназию. Квартира братьев Градовых была наиболее удобным местом для наших собраний. Мария Федоровна Филатова, вдова ветеринарного врача, обремененная семьей, относилась к нашим собраниям довольно равнодушно и даже с некоторым оттенком сочувствия. Она жила в собственном домике, окна которого выходили в сад, а сам дом стоял особняком в глухом переулке.

Занятия с кружком вел невысокий, но красивый молодой человек по имени Александр Брук. Несмотря на свою молодость – Саше было только восемнадцать лет, – он имел уже революционное прошлое. Более года тому назад, во время забастовки на одном из крупных южных заводов, Саша Брук, тогда еще гимназист, выступал на митинге с пламенной речью, за что был арестован и отдан под суд. Суд оправдал Сашу, но из гимназии он был исключен и целиком ушел в дело политической пропаганды. В нашем городе он жил под чужим именем, но многие из нас знали его историю и любили его за недюжинный талант агитатора.

В этот вечер Саша излагал учение Маркса о классах и о классовой борьбе. Он широко и свободно оперировал историческими фактами и в его изложении внутренний смысл многих исторических событий открывался впервые.

“История всех до сих пор существовавших обществ была историей классовой борьбы”.

Перед Сашей лежала небольшая книжка, напечатанная на папиросной бумаге. Это было женевское издание “Коммунистического манифеста” Маркса и Энгельса.

Каждому из нас хотелось повнимательнее прочитать эту книгу.

– История есть борьба классов, – еще раз повторил Саша.

В маленькой комнате стало жарко. Нас охватило привычное возбуждение, посыпались вопросы, и мы едва поняли, в чем дело, когда дверь быстро отворилась и взволнованная хозяйка со словами: “Гимназическое начальство идет!” быстро вытолкала нас одного за другим в свою комнату. В это время по ступеням лестницы, отряхивая снег, медленно поднимался помощник инспектора, учитель истории в младших классах, мой старый знакомый Пастернак.

Он был не один. Классный наставник седьмого класса сопровождал его, постукивая палочкой.

– Наш инспектор, Семен Семенович Кравченко, поручил нам посетить тебя и ознакомиться с твоей жизнью, Градов.

Миша вежливо попросил их сесть. Классный наставник, худой и желчный старик, начал свою обычную речь:

– Нас интересует, Градов, соответствует ли обстановка твоей жизни высокому званию гимназиста, имеешь ли ты все условия, необходимые для твоего умственного и нравственного совершенствования, и как ты пользуешься свободой, предоставленной тебе твоими родителями.

Пока произносилось это вступительное слово, Пастернак острым своим взглядом окинул комнату. В ней были все признаки только что покинувших ее людей. Стулья, стол и обе кровати находились в беспорядке. На вешалке висело много одежды, а под нею стояли калоши – десять пар разнообразных калош!

– Кто был в твоей комнате, Градов, и почему в ней так много калош?

Для большей убедительности Пастернак нагнулся, поднял женскую калошу и помахал ею.

За тонкой стеной в узкой комнате, где сгрудились все мы вокруг Марии Федоровны, царило волнение.

Женевское издание “Коммунистического манифеста” осталось лежать открытым на столе Миши. Услышав об этом, добрая женщина быстро открыла дверь Мишиной комнаты и вошла в нее в ту самую минуту, когда Пастернак торжественно поднял женскую калошу.

– Простите, это моя, – громко сказала Мария Федоровна. – У меня в комнате ремонт, перекладывают печь, и я вынесла всю свою одежду, постель и книги в комнату мальчиков.

И она быстро сгребла калоши, лишнюю одежду и книгу и, решительно шагая, вышла из комнаты.

Широкое лицо Миши сияло счастьем. Бурные переживания за перегородкой нашли выход в мимике, тем более страстной, что нельзя было произнести ни единого звука.

Махнув на нас рукой и поправив прическу, Мария Федоровна вернулась в Мишину комнату и спокойно отвечала на вопросы учителей о том, кто бывает у Миши, рано ли он возвращается домой, вовремя ли готовит уроки и посещает ли церковь в праздничные дни.

Мария Федоровна и Миша вежливо отвечали на вопросы классного наставника, в то время как Пастернак, из рук которого вырвали добычу, тщательно осматривал вещи, книги и тетради своего ученика, в составе преступления которого он внутренне не сомневался. Однако ничего такого, что могло бы стать уликой, обнаружено не было, и учителя, сухо попрощавшись, покинули дом.

Трудно передать бурю, в которую разразились наши так долго сдерживаемые чувства. Героиней восторгов была Мария Федоровна, наша чудесная спасительница. Молодец и Миша: зная, что его квартира является местом собраний, он никогда не держал в ней ничего нелегального. И, наконец, Саша Брук, который именно в этот вечер с исключительным мастерством изложил нам исторические взгляды Маркса и Энгельса на сущность классовой борьбы.

В заключение я рассказала моим товарищам первый урок истории, данный Пастернаком четыре года тому назад, и мы, посмеявшись над забавным его утверждением, что “история есть последовательный рассказ о чем-нибудь”, – начали расходиться. Как было принято на всех нелегальных собраниях, мы расходились по одному.

Последним ушел друг Миши Лева Черняк. Отойдя несколько шагов от дома, он вспомнил, что забыл у своего друга учебники, и быстро обернувшись, повернул назад. В этот самый момент длинная фигура Пастернака отделилась от куста у ворот, и Пастернак лицом к лицу столкнулся с Левой.

Все стало ясно. Притаившись за кустом, опытный школьный педель проследил всех посетителей Миши и после ухода Левы решил, что теперь можно, наконец, идти домой.

На другой день вечером в мужской гимназии состоялось экстренное заседание педагогического совета. Незаконное сборище, имевшее место на квартире ученика седьмого класса Градова Михаила, считалось установленным. Из участников собрания удалось опознать четырех человек. Имена остальных, среди которых были две девушки, остались неизвестными.

Постановлением педагогического совета гимназист Градов исключался из гимназии. Родителям остальных четырех было предложено забрать своих сыновей по собственному желанию.

Так получили мы от учителя и шпиона Андрея Никитича Пастернака последний, наглядный урок истории, потому что ведь рассказ о нашей встрече с ним – тоже страничка классовой борьбы в России, а Пастернак ее активный участник.