Самовар

Это было летом, пятьдесят три года тому назад.

Нас было трое. В городе мы встретились случайно. Бетя Ш. приехала раньше всех, она была студентка-бестужевка и каждое лето приезжала сюда к своим родителям на каникулы. Рафаил Кабо тоже приехал в родной дом по окончании двухлетнего срока яренской ссылки. Я была выслана сюда под надзор полиции из Харькова, где училась на курсах и где на втором году обучения мое высшее образование закончилось. Однако случайность не исключает необходимости: все трое были уже связаны между собой несколькими годами дружбы, искали случая, чтобы встретиться, и нашли его.

Днем каждый из нас занимался своими делами. По вечерам мы встречались. После длинного жаркого дня мы все время до сна проводили в дружеском общении на берегу моря под шум набегавшей волны, а к концу лета скрывались за глухой оградой лютеранской церкви под шелест начинавших желтеть тополей.

Из нас троих я одна жила без семьи. Я снимала недорогую меблированную комнату и за урок получала обед в душной, наполненной мухами столовой. После обеда у меня было еще два урока. Последний протекал в приятной обстановке, в благоустроенной и домовитой семье.

Моя ученица не отличалась излишним прилежанием, но была очень приветливая и милая девочка. Мы обе добросовестно готовились к ее переэкзаменовке, обе уставали за день и обе с удовольствием прислушивались к запахам приближавшегося вечера: с моря потягивало прохладой, из кухни в открытое окно проникал знакомый запах вечернего самовара.

Урок заканчивался к обоюдному удовольствию. Девочка, устало потягиваясь, шла на террасу, где уже был накрыт стол для чая. Я торопливо складывала тетрадки, благодарила за приглашение и спешила домой. Не скажу, чтобы запах самовара не волновал меня. Наоборот, он далеко сопровождал меня, вызывая в памяти примерно такие картины.

Дом в Таганроге. Мы только что прибежали с купанья. Море и дорога разожгли аппетит. Кажется, мы явились как раз вовремя. Короткие тени уже легли на чистую лужайку двора и на большой стол, покрытый белоснежной скатертью. Среди чайной посуды стоит блюдо. Что лежит на нем под салфеткой? Сдобные ли булочки или, чего доброго, вишневые пирожки? Или, может быть, теплый макаронный хлеб, густо смазанный маслом? Что бы там ни было, мы не сядем за стол, пока не закипит самовар.

Но самовар, начищенный до солнечного блеска, стоит у крыльца с нахлобученной на него железной трубой и ничуть не торопится. Кажется, что он хочет подразнить нас своей медлительностью. Но это, конечно, не так. Он просто занят: он прислушивается к процессам своей внутренней жизни. Зажженные в нем тоненькие лучинки уже давно отдымили, а докрасна раскаленные березовые угли на дне уже издают свой бездымный запах, разносимый ветерком по всему околотку. Ах, как хорошо я знала этот обаятельный запах, этот точный предвестник той счастливой минуты, когда из-под крышки самовара вырвутся наружу всплески закипевшей воды, и огнедышащий самовар возглавит, наконец, движение семьи к вечернему чаю.

От этих воспоминаний мне делается весело. В моей 22-летней бездомности нет и не может быть места ни столу, покрытому белой скатертью, ни вишневым пирожкам, ни самовару. Мои мысли обращены не назад, а вперед. Они целиком принадлежат нашему завтрашнему дню, реальные очертания которого тонут в романтической взвихренности будущего, в насыщенном им лирическом очаровании настоящего. Какими далекими и смешными кажутся мне в этом свете наивные радости отзвеневшего детства!

Переодевшись и наскоро выпив чай из пахнущего жестью хозяйского чайника, я вполне готова к встрече с друзьями. Кажется, мы не пропустили ни одного вечера за это лето, не общаясь друг с другом, так хорошо было нам всем вместе! Это было самое памятное, самое чистое и, может быть, самое плодотворное общение в моей жизни. Мы росли в разной среде и в разных условиях. Но время и испытания объединили нас. Мы одинаково воспринимали задачи жизни, одинаково решали их, одинаково страстно искали целенаправленных путей, общих и личных. Мы всегда дополняли друг друга, иногда спорили, но никогда не ссорились. Это было бы невозможно: так хорошо было тогда вместе друг с другом.

Теперь, когда я пишу эти строки, я стара. И я уже не бездомна. У меня большая семья, взрослые дети и внуки. Бывает чай, бывает и белая скатерть. Но самовара нет: современная техника вытеснила из нашего быта его зачаровывающую медлительность. Только иногда на даче досужий ветерок вместе с вечерней прохладой занесет из чужого сада знакомый тонкий аромат березовых углей в самоваре.

Но теперь запах этот будит во мне не только уютные воспоминания детства, но и поэтические воспоминания моей юной бездомности. А горькое ощущение утраты (ведь обоих друзей уже нет в живых) сочетается с благодарным воспоминанием о моем молодом и дружеском общении с ними.

Не смешно ли, что такая заурядная в сущности вещь, как самовар, – и не самовар даже, а только отдаленное дыхание его, – способна разбудить столько противоречивых эмоций! Или, может быть, это – закон, думаю я: неумолимая логика движения влечет нас вперед, к концу пути, а души вещей в милой и прихотливой игре своей незаметно возвращают нас к истокам.

Пушкин

1963