Догорающий день. Загородный перрон. На перроне две женщины в темных одеждах. Они похожи друг на друга тем внутренним сходством, какое бывает только между сестрами. Тихие и сдержанные, не оборачиваясь и не глядя по сторонам, они медленно ходят по перрону – взад и вперед, – может быть, ждут кого-то, может быть, собираются уехать. Во всяком случае им нет никакого дела до стоящих рядом вагонов. Им скучно, они напевают:

По разным странам я бродил

И мой сурок со мною.

И сыт всегда, везде я был,

И мой сурок со мною.

В одном из вагонов с железными решетками на окнах сидит человек. Большие бархатные глаза его слегка увлажнены . Его не видно с перрона, но через открытое окно он слышит песню и громко насвистывает ей в такт.

Конвойные не препятствуют. Инструкция запрещает подходить к вагонам, разговаривать с заключенными, передавать и принимать передачи. Но насвистывать – об этом в инструкции не сказано ни слова. И он насвистывает в такт любимой песне.

– Что это за песня? – спрашивает конвойный.

– О мальчике и его сурке. Мальчик поет эту песню на ярмарке, а сурок показывает разные штуки. Хороша песня?

– Хороша.

– Слушайте же. Это прекрасная песня. На воле ее пела моя жена.

Песня действительно прекрасна. Как много вложено в нее! В своей “Ярмарке в Плундерсвейгене” Гете нарисовал в ней поэтический портрет человека, имя которого поглощено годами. Бетховен дописал этот портрет и унес в века образ артиста, который, никогда не расставаясь со своей возлюбленной лирой, поет вольнолюбивые песни среди ярмарочной сутолоки жизни. Женщины на перроне нашли в ней лирические ноты, отвечающие их глубокому чувству. Молодой человек в арестантском вагоне раскрыл в ней всю силу своих несокрушимых надежд.

И вот уже все трое торжественно как клятву исполняют заключительное аллегро припева, утверждающее право человека на счастье.

Со мной всегда, со мной везде

И мой сурок со мною.

Со мной всегда, со мной везде

И мой сурок со мною.

Со мной всегда, со мной везде…

————

Сестры исчезли так же незаметно, как появились. Поезд ушел на восток. На лице человека, оставшегося в вагоне, долго еще блуждает счастливая торжествующая улыбка: любовь сильнее решетки.

А колесница истории несется все дальше и дальше со стремительной быстротой, не задерживаясь на крутых поворотах, расточительно теряя людей и беспощадно перемалывая их под тяжестью своих колес.

Появится ли когда-нибудь великий мыслитель, который, поднявшись на необозримую высоту, с астрономической точностью определит ее путь?

1958