Мушка – это была черная мелкокалиберная собачонка. Она не могла похвастать породой, но была награждена от природы привязчивым сердцем и черными человеческими глазами. За три дня до последнего рокового часа своей жизни она принесла нам в дар первый плод своей скромной личной жизни – трех черных щенят.

Стояла великолепная солнечная погода. Вся собачья семья нежилась в проходном дворе возле собачьей будки на теплой мягкой подстилке, наслаждаясь солнцем и счастьем.

В переднюю калитку сада, которая – так уж было заведено на нашей даче – была всегда открыта, вбежала чужая, незнакомая собака со зловеще опущенной головой. Путь ее, если бежать прямо и не искать никаких приключений, лежал мимо собачьей будки через проходной двор к воротам. Счастливая мушкина семья лежала у нее на самой дороге.

Дикий собачий визг прервал послеобеденный покой задремавшей дачи. Когда мы выбежали во двор, Мушка, взвизгивая , зализывала раны искусанных щенят. Они уже не дышали.

На совещании всех соседей было решено, что собака была бешеная и что Мушку, как находившуюся в контакте с нею, надо убить. Щенят закопали, а бедную Мушку посадили на цепь.

Ночью я не спала. Трудно было поверить, что счастье на земле так непрочно и что Мушка живет свою последнюю ночь. Мушка была искренним другом моих детей, и этого было достаточно, чтобы быть моим другом. Несколько раз я вставала и гладила собаку. Она пыталась лизнуть меня, но не могла – на нее был надет намордник.

Мушка была неспокойна. Она тревожно обнюхивала землю, которая хранила еще запах щенят. Я прислушивалась к ночному шороху сада. По безоблачному небу катились и падали за горизонт огромные звезды. Яблони шелестели молодой завязью своих плодов. На рассвете мы обе заснули.

Утром я с Андрюшей – так звали моего племянника, пережившего вместе со мной все события этой драмы, – пошли пешком на собачий пункт. Я держала в руке веревку, Андрюша нес для Мушки последний завтрак.

Пункт находился далеко. Было жарко. Мы шли медленно и несколько раз садились, чтобы отдохнуть.

Мушка шла за нами бодрой своей собачьей походкой, отвечая на мимолетные знаки нашего внимания бурными восторженными прыжками. Я своими руками вела ее к смерти, а она доверчиво и влюбленно смотрела в мои глаза.

– Собака – смертница, – подумала я.

Мне хотелось, чтобы наше путешествие длилось вечно. Но оно все же окончилось. О приближении собачьего пункта издали возвещал громкий собачий гул. Мушка насторожилась, залаяла. Андрюша дал ей поесть.

Часы ее казни приближались.

Сторож в халате взял из моих рук веревку. Мушка вздрогнула и зарычала. Дверь за нами захлопнулась. Мы ушли.

Обратно мы ехали в трамвае. У нас были забавные приключения, но мы не смеялись.

– Почему собак называют “собаками”, а человеков – “людьми”? – пытался философствовать Андрюша.

Его мучили, очевидно, те же мысли, которые владели и мною, мысли о кристальной чистоте собачьей верности и о непреодолимых противоречиях человеческих поступков.

Дома предвидели, что мы приедем усталые, пыльные и голодные. Был приготовлен душ, обед. В прохладной комнате стояли цветы. Но отдых был невозможен. Мы вскакивали от малейшего отдаленного собачьего лая.

И долго еще после этого я не могла видеть умных преданных собачьих глаз. Я говорю о чужих собаках. Своих я больше уже не заводила. Уж очень тяжело сознавать моральное превосходство собаки.

Москва – Ленинград

1957